Июнь 2009
4 июня 2009 года в одном небольшом российском городке произошёл необычный случай, не вписывающийся в законы финансового и экономического мирового кризиса. В то время, как в Санкт-Петербурге заседал российскй экономфорум, насчитывающий 3000 гостей, на котором президент Медведев сравнил борьбу с экономическим кризисом с борьбой с фашизмом, Владимир Путин, точно пожарник к месту возгорания, поспешил отправиться в провинцию. В городе Пикалёво, расположенном в 300 километрах к северу от Санкт-Перетбурга, отчаявшиеся жители были вынуждены перекрыть улицы, чтобы привлечь внимание к своей проблеме. Жители Пикалёво, так называемого „моногорода“, зависящего от единственного работодателя, местного цементного завода, много месяцев подряд не получают зарплаты.
Владелец завода, Олег Дерипаска, приближенный к Кремлю олигарх, считался ещё год назад богатейшим человеком в России. Его состояние равнялось 43 миллиардам долларов, в результате кризиса оно сократилось за год до трёх миллиардов. Остановка завода относилась, очевидно, к программе санации предприятия.
На протяжении месяцев в городе Пикалёво продолжались протесты против сокращения зарплат, увольнений и, наконец, против вообще невыплат денег. Когда в конце мая отключили даже горячую воду, так как местная ТЭЦ, тоже являющаяся собственностью Дерипаски, прекратила свою работу, терпение жителей лопнуло.
Путин поддержал требования коллектива рабочих: он обязал Дерипаску перед камерами подписать документы на немедленную выплату всех зарплат и предписал снова возобновить выпуск продукции. Он сделал выговор не только Дерипаске, но и руководству предприятия, местным и региональным должностным лицам, которые не отреагировали на протесты населения, призвал рабочих завода снова возобновить работу и отказаться от дальнейших протестов.
В городе чествовали Путина как героя, доброго „царя“, заботящегося о терпящем нужду народе. Мнение СМИ разделилось: „Является ли Пикалёво образцом для подражания?“ – спрашивали одни, в то время как другие гадали: „Пикалёво – начало конца?“ Свой голос подали также и другие российские „моногорода“, надеющиеся на такое же чудо, как в Пикалёво – это город химпромышленности Байкальск, в котором 20 тысяч людей зависят от градообразующего бумажного производства, и тракторный завод на Алтае в городе Рубцовск, коллектив которого уже не первый месяц при помощи протестов пытается привлечь внимание к своей проблеме. На данный момент там решили взять пример с Пикалёво, ожидая приезда Путина и наведения им порядка. Страха перед контрамерами нет совсем, потому как терять жителям уже нечего. Радикально-профсоюзная партия левых в России надеется на изменения. Другие 500 бывших „моногородов“ находятся в таком же положении, что и Пикалёво. Наполовину язвительное, наполовину восхищённое мнение заграницы – случай Пикалёва возможен только в России. Что же означает прецедент Пикалёво в действительности?
По порядку: за событиями в Пикалёво стоит чёткая дилемма, которая возникла из двойственной природы российской приватизации. Несмотря на многие высказанные предположения, можно всё же её обозначить не как нео-либеральную, а скорее как полулиберальную. Потому сегодня российские социологи говорят не о капиталистическом обществе, а о его гибриде. В нём нужно различать три значимых элемента, которые особенно чётко выделяются во всеобщем кризисе. Во-первых, это наличие олигархических объединений, возникших из пиратской приватизации. Их ядро составляют одно или несколько высокорентабельных предприятий, вокруг которых в ходе экспансии олигархического капитала группируется в кредит купленная финансовая и производственная империя.
Во-вторых, это такие „моногорода“, как Пикалёво. Пока они могли более-менее продуктивно эксплуатироваться при старом состоянии техники без затрат на модернизацию, они остававались привлекательными для олигархов.
В-третьих, это аграрные структуры, состоящие из новообразованных латифундий, а также по-прежнему существующих совместных производств и частных фермеров вместе с муниципальными образованиями. Они продолжают оставаться, несмотря на приватизацию, снабженчески взаимосвязаны, при этом денежный оборот является только одним из элементов. Многое происходит всё-таки через личные связи, обмен и непосредственную оплату.
Предприятия были приватизированы, большие государственные предприятия разделены на отдельно управляемые, но друг от друга зависимые части, и эксплуатировались таким образом. Сельскохозяйственные единицы распались. Практически это означало следующее: взаимосвязь производства, муниципалитета и дополнительного огородного или дачного хозяйства – на которой в советское время базировалась местная и региональная снабженческая структура, – была разрушено. На её место должен был прийти денежный кругооборот. Но он „функционировал“ только при интенсивном стимулировании потребления при помощи агрессивных стратегий кредитных кампаний. Из-за кризиса „денежный оборот“ развалился, то, что осталось – это снабженческая сеть, разрушенная экономически, социально и культурно. Пикалёво является примером тому.
Из Пикалёва сейчас настойчиво слышатся требования не только выплаты долгов по зарплате, но и призывы к „национализации снизу“. А это означает право голоса, участие в принятии решений, выплаты на социальные нужды, совместное управление предприятиями при содействии коллектива. Это значит не что иное, как требование восстановления утраченных социальных связей в интересах местного снабжения.
Финансовый кризис выглядит в Росиии так же, как и везде: крах кредитов, снижение потребления, застой производства, остановка предприятий, увольнения, задержка зарплаты, социальное бедствие. То же самое можно сказать и об ответных мерах, выражающихся в субсидиях на „социально релевантные“ предприятия, стимулировании кредитами, денежных вливаний в увеличение потребительского спроса. Дерипаска и другие олигархи получают для своих фирм от Стабилизационного фонда РФ огромные суммы денег. Что касается „Опеля“, то немецкие и русские держатели капитала входят в непосредственный контакт с друг другом . На фоне описанных традиционных для России снабженческих структур, которые позволяли региональному снабженческому товарообороту не зависеть от колебаний мирового рынка, обнаруживается явственнее в России, чем на Западе, истинное лицо кризиса. Борис Кагарлицкий, директор московского Института глобализации и социальных движений (ИГСО), возможно, невольно, метко сформулировал проблему, заявив, что Россия сегодня – это больше не советская Россия, в которой прошлые кризисы в 1990 и даже1998 годах можно было решить при помощи возвращения „на картофель“, то есть на простое самообеспечение. В течение последних лет люди были вырваны из своих привычных социальных связей, попали в сеть кредитов, потребления, зависимости от выплаты зарплат. Следовательно, возможен только один выход из кризиса: фактически содействовать этому потреблению. Под „фактически“ Кагарлицкий подразумевает, что потребление должно контролироваться по мере необходимости снизу.
Несмотря на встречные намерения – субсидии на продукцию и субсидии на потребление – обе концепции, направленные на разрешение кризиса с двух сторон, снизу и сверху, ведут к реанимации наполовину разрушенной снабженческой структуры: производства, семейного дополнительного хозяйства и муниципального образования. Это означает создание регулируемого рынка по потребностям. В отличии от Запада, в России определяются значимые для системы крупные предприятия не исключительно через рынок труда, но через наличие статуса социальной структуры города, региона или, возможно, как Газпром, всей Росии. Выступление Путина в городе Пикалёво показывает, что Российское правительство кроме прочего вынуждено предотвращать социальные взрывы уже на самом низу социальной лестницы. Это означает, что кризис создаёт в Росиии условия, способствующие возникновению из половинного преобразования – целого. Оно устраняет необходимость выбора между индустриальной модернизацией или самообеспечения. Это возможно в случае, если субсидии сверху и требование долевого участия снизу так сойдутся, что конкретный спрос и социальный рост будут поставлены перед ростом прибыли. Это послание имеет общий характер, но именно в России оно проявляется особенно чётко.
Кай Элерс
Перевод: Elena Lytkin
Hinterlasse jetzt einen Kommentar